Парень из деревни Миндюкино Череповецкого района сделал головокружительную карьеру, став первым секретарем Вологодского обкома КПСС, а затем и первым секретарем ЦК КП РСФСР.
Ступенька за ступенькой Валентин Купцов поднимался по рабоче-партийной линии, пройдя серьезную школу жизни. Волею судьбы он уже не одно десятилетие живет в столице, но сердце его по-прежнему отдано вологодской земле и вологжанам.
Председатель Правления Вологодского землячества в Москве Валентин Купцов поделился с читателями газеты «Премьер» своими воспоминаниями и своими планами.
— Валентин Александрович, в июле прошлого года исполнилось ровно 30 лет, как Вы встали во главе области. И когда Вы в воспоминаниях говорили о своем предшественнике Анатолии Дрыгине, отметили, что нынешняя власть «измельчала». Что конкретно имели в виду?
— То, что есть с кого брать пример, и прежде всего — с самого Анатолия Семеновича. Это был человек, прошедший командование штрафными батальонами, Сталинград… Он всегда шел впереди, не отсиживаясь в «штабных». Это была особая личность. Командир, за которым шли. Сколько я прожил, скольких людей видел, скажу, что Дрыгин — это политическая глыба.
Есть одна байка про него. Идет заседание Правительства, которое вел Никита Хрущев, отчитывалась Россия, шел разговор о том, что нет прироста надоев, нет кадров именно в нашей области. На что Хрущев в ответ сказал: «Как нет?! Вот сидит Дрыгин, берите его в Вологодскую область». Приняли решение и направили из Ленинградской области к нам, где он проработал четверть века. И если коротко: внес питерский дух в вологодскую структуру власти.
— А в чем он заключался?
— Прежде всего — в конкретизации работы. Например, в каждом (!) районе он посеял лично по сотке зерна. И когда приезжал на место, слушал не отчеты местных аппаратчиков, а ехал и смотрел то поле, которое сам засеял. Смотрел, делал выводы. И только затем уже шли указания, распоряжения и так далее. Кстати, об этом факте я узнал всего лет пять назад.
— Приходилось слышать, что у Дрыгина был тяжелый характер…
— У него был свой метод работы с каждым человеком в отдельности. Анатолий Семенович был неподкупным и не поддающимся ни на какие соблазны. Он любил людей. Он вкалывал. Был прост и строг. Я в жизни не поверю, что он мог взять кусок сахара, хлеба или мяса просто так, считая, что любое преступление начинается с малого.
Это был человек, который излучал силу духа. Его жизненная позиция была очень жёсткой: обманщиков и «сачков» не терпел. Дрыгин, если таких распознавал, сразу гнал с работы. Его высоко ценили «наверху»: внешний вид, постановку вопросов, манеру поведения и внутреннюю уверенность в себе. Это все привлекало к нему людей. Он очень защищал кадры и работающих людей, не важно, где они находились — в городе или в районе. Это был настоящий хозяин области. Настоящий!
— Валентин Александрович, по советским меркам у Вас была образцовая карьера. С 4-го класса вам доверили лошадь. В 19 лет поручили заведовать избой-читальней. Потом производственная практика на Череповецком металлургическом заводе, а дальше — политическая деятельность…
— Не все вспомнили. Еще я ездил поступать в Арктическое географическое училище в город Пушкин, где меня признали… дистрофиком высшей категории. Я тогда был ростом 178 см и весил 51 кг. Полковник, выдавая документы, сказал: «Молодой человек, мне вас так жалко, но вы такой дистрофик...» Это был 1955 год. На этом, не успев начаться, закончилась моя морская служба.
— Но не карьера... Вы дошли и до секретаря ЦК, и до руководителя компартии РСФСР. Как считаете, сегодня человеку из глубинки можно подняться на такой политический Олимп?
— В современной системе нет, не подняться. Это мое личное убеждение. Нет сегодня той деревни, в которой воспитывались такие люди, нет тех школьных учителей, которые не просто учили, а давали уроки жизни. Нас воспитывали именно учителя, а не родители, которые вкалывали практически сутками. Сегодня такого нет.
Знаете, в мою школу ходили дети из 14 деревень. Пешком за 9 километров. С 8 лет все были на сенокосе. В обязательном порядке. 10-й класс я заканчивал в Уломе, в 17-ти километрах от дома. Школа располагалась в бывшей церкви, и три года пришлось жить в общежитии. Неделю учишься, в пятницу — домой, а в воскресенье — обратно пешком в Улому. Это было трудно, но и веселее времени не было!
— Вы прошли через первые демократические выборы. Были избраны председателем областного совета, сохранили за собой должность первого секретаря обкома партии. Это был, кстати, крайне редкий для страны случай. Но… буквально через месяц уехали в Москву, лишившись обоих постов. Приказ партии?
— Да. Никто из нас в Москву сам не стремился. И тяги такой не было. Москва была чем-то далеким, чужим, со своим укладом жизни, к которому мы не были приспособлены… Когда пришел из армии, работу искал где попало: специальности никакой не было, а содержать меня никто не мог. Если б позволяло здоровье, сидел бы на полярных станциях, потому что это было очень престижно. Но судьба сложилась так, что я искал работу в Череповце.
Утром приходил в отдел кадров металлургического завода, занимал очередь среди солдат. Проходил туда 42 (!) суток, каждый день. Наконец однажды в этой очереди меня заметили: «Вижу вас здесь уже больше месяца и все в одном и том же бушлате». И направили к директору завода. А уже в пятницу сообщили: «Будь готов!». Это был человек, который от имени директора приказал начальнику отдела кадров устроить меня грузчиком.
А таскали мы кирпичи. В руки брали столько, сколько они терпят. Очень интересная, творческая работа (смеется). 6 месяцев я вкалывал в этой должности. График был такой: 50 минут работаем, 10 — перерыв. Никаких присесть, покурить. Живот у меня был синий, как лук репчатый… Отец, умирая, увидел и спросил: «Сынок, почему у тебя брюхо-то синее?», а я в ответ только вздохнул.
Потом уже Ананьевский (Михаил Григорьевич Ананьевский, директор Череповецкого металлургического завода в 1973-1981 гг. — Прим. ред.) взял меня вальцовщиком первого листопрокатного цеха…
— 1992 год, 26 мая. Вы представляете компартию в Конституционном суде на процессе по делу КПСС и КП РСФСР и произносите такую фразу: «Я, секретарь КП России, отработавший в этой должности 12 дней, буду защищать честь и достоинство партии, в которой состою». Не обидно было, что после этого съезда не Вы возглавили КПРФ?
— Неет... Я был определен ответственным от компартии России решением суда. Просто потому, что никого другого в тот момент не было. За два года я 58 (!) раз выступал в суде. Все было строго. Сказал не так — используют юриста. Мы знали, что нас подслушивают везде, поэтому уезжали в лес километров за 20, где разрабатывали тактику. Важно, чтоб это все было юридически выверено. Конституционный суд освещали около 300 журналистов.
Нужно было уничтожить компартию именно в России. Это была задумка с точки зрения тогдашней демократии, и она, наверное, была правильной. В решении Конституционного суда не было слова «запретить», было — «приостановить». Наши юристы цеплялись именно за такую формулировку. Она спасла партию. Если бы был запрет, где бы я был вообще — не знаю (смеется).
— А правда, что Вы были «на ты» с Борисом Николаевичем Ельциным?
— Да, было такое. Знаете, что еще могу сказать, на момент знакомства Ельцин был заведующим отделом строительства ЦК КПСС. Грамотным. Деловой, хваткий, знал строительное производство. Не замечал за ним, чтобы он когда-то дурил. В делах или поступках. Он любил дисциплину и очень часто проверял ночные смены на производстве. А еще Борис Николаевич был официально ответственным от Политбюро на строительстве пятой доменной печи в Череповце.
— Валентин Александрович, Вас часто называли «серым кардиналом» КПРФ. Обижались или гордились?
— Тогда просто других кардиналов не было. Работа в суде дала мне совершенно новую известность. Да, я был хорошим вальцовщиком, работником металлургической отрасли, за что получил трудовую медаль, орден «Знак Почета», орден Трудового Красного Знамени, второй орден Трудового Знамени и еще орден Ленина потом получил. Но в то время такое решение Конституционного суда спасло меня политически, позволило продолжить работу сначала по восстановлению партии, а затем и в Государственной Думе.
Был у меня такой случай. Идет заседание Верховного Совета СССР. Анатолий Иванович (председатель Верховного Совета СССР Анатолий Лукьянов. — Прим. ред.) его ведет, я сижу во втором ряду. И тут приходит от него записка: «Валентин Александрович, у вас на квартире идет обыск. Рекомендую срочно ехать домой». Я приехал домой. Люся (супруга Валентина Купцова Людмила. — Прим. ред.) лежит на полу без сознания. Два капитана держат стремянку, а третий сидит наверху и проверяет каждую книжку. Люсю я откачал, а потом задаю им вопрос: «Что вы ищете?» Они искали какие-то шифровки, которых у нас не было.
— Лично для меня, для моего поколения Вы первый секретарь Вологодского обкома со всеми вытекающими регалиями — «Волгой», кабинетом с телефонами-«тройками», штатом помощников... Но все утверждают, что Вы очень демократичный человек. Когда были в Государственной Думе, на работу ездили на метро. Говорят, Вы каждый день примерно час времени старались тратить на избирателей.
— Это все наша вологодская школа. Общение с людьми, которые прошли трудовой путь, — это нормальное желание быть с ними на равных. Человек всегда ищет, кому рассказать о своих проблемах и заботах, и ему крайне важно, чтобы его выслушали и услышали. Для меня такие встречи и разговоры стали внутренней привычкой. Раз уж я попал в среду, где принимаются решения, по-другому и быть не может!
— В апреле 2010 года в ряде российских интернет-изданий появилась информация о… гибели Купцова на охоте. Что можете сказать про эту историю?
— Провокация. Высшей пробы. Видимо, хотели в очередной раз вывести из себя. И возможно, не меня, а Люсю. Я был в то время в командировке в Кирове, и вдруг мне звонят. В трубке слышу: «Ой, слава Богу! В газетах пишут, что ты убит». Я сразу подумал о Люсе… Но факт такой действительно был.
— А сегодня свыклись с жизнью в Москве? Прикипели к столице?
— Привыкнуть к Москве людям, выросшим в деревне и любящим ее от души, сложно. В Москве человек теряется. Ты можешь оступиться, упасть, но никто к тебе не подойдет. А если в деревне человек упадет, то через 30 минут об этом вся округа узнает. Москва — это город противоречий. Я себя в ней не нашел. Стараюсь уезжать из города отдыхать. У меня есть участок в Константиново. Есть домик, которым владеет моя дочь Наталья. Ей сейчас 55 лет, она педагог в лицее. А через сто метров еще один маленький домик. Он принадлежит второй дочери. Ирина — профессор МГУ, доктор исторических наук.
— Валентин Александрович, как человек, который 42 дня устраивался на работу грузчиком и достиг высшей партийной карьеры, Вы собой довольны?
— Не вижу в себе ничего удивительного.
— А своей жизнью?
— Жизнью — да! Я всегда выполнял свой долг. И достиг того, что смог достигнуть. А еще я могу посидеть в компании, поиграть на гармони, спеть песню, в том числе и матюжную (смеется).
Марина Липина, фото – В.Виноградов, еженедельник Премьер № 7
