"Лев Гумилев, конечно, был выдающимся деятелем русской гуманитарной культуры, прежде всего. Я не могу назвать его ученым (потом скажу почему), но влияние его на умы нашей интеллигенции он оказал колоссальное. Прежде всего, на умы тех людей, которые сейчас и создают интеллектуальную основу внутренней и внешней политики России. Это люди, которым сейчас где-то 50-60 (чуть больше) лет.
Тот же самый Александр Дугин. Можно назвать других представителей. Среди молодежи приверженцев евразийской теории, теории пассионарности Гумилева гораздо меньше просто потому, что они не жили либо были в несознательном возрасте в ту эпоху, когда Гумилев практически захватил серое вещество нашей интеллигенции. Это именно вторая половина 80-х годов — это просто нахлынуло. Если раньше Гумилев был, конечно же, известен, но в достаточно узких кругах, хотя и там страшно популярен, прежде всего, в Ленинграде. И сейчас в Санкт-Петербургском государственном университете существует такой своеобразный культ Гумилева. Даже те люди, которые признают ненаучность его построений, они стараются его не ругать и, по крайней мере, с пиететом относиться к нему как к явлению общественной мысли. Действительно, он таковым является.
Например, Евразийский союз, который сейчас активно продвигается одной из возможных направлений дальнейшей внешней политики России, и на территории СНГ — это именно построение Евразийского союза большого. Это декларировалось и в программных статьях Путина, и, соответственно, в интервью окружения. Название этого союза совершенно очевидно восходит к идеологемам, возвращенным в нашу общественную мысль Львом Николаевичем Гумилевым, потому что классическое евразийство — Трубецкой, Савицкий — они практически отошли в небытие. И если и продолжали свое существование, весьма жалкое, эти идеи, то только в эмиграции. Лев Николаевич Гумилев их распространил на территории всего бывшего Советского Союза весьма успешно, вместе с теорией пассионарности.
Слово «пассионарность», «пассионарий» сейчас вошло в русский язык, в лексикон наших интеллектуалов, активно употребляется. Но другое дело, конечно, это все очень красиво: Гумилев — сын двух поэтов и такой поэт от науки. Он являлся доктором двух наук: исторических и географических. Ему удалось именно на уровне советской интеллектуальной номенклатуры добиться признания, по крайней мере, в части защиты диссертации некоторых положений своих идей. Именно идей, а не теорий, и даже не гипотез. Потому что, если посмотреть на ту же самую теорию пассионарности, то о чем, собственно, идет речь? О том, что народы по неизвестным причинам (вспышки на солнце или что-то еще, что совершенно нельзя уловить известными сейчас приборами), получают некий всплеск такой активности, энергии, который постепенно остывает или подпитывается в результате каких-то исторических обстоятельств.
Но вот каждый народ имеет определенную хронологию своей жизни, определенные закономерности жизни именно как популяции, и обречен на гибель или перерождение. Все зависит вот как раз от количества этих самых пассионариев, то бишь страстных людей. Если мы уберем слово «пассионарий», очень красивое, то обнаружится, что никаких аргументов, собственно говоря, здесь нет, потому что любые примеры, которые приводятся Гумилевым в качестве закономерности, они могут быть объяснены какими-то другими факторами. Единственное, в чем он имеет действительно реальные заслуги перед российской наукой — это то, что он вернул в нее проблему природно-климатической обусловленности развития исторических общностей в доиндустриальный период. Это действительно так: вследствие доминирования марксистской официозной пятичленки эта проблематика была практически изгнана с научной территории. И вот благодаря Гумилеву этот дискурс вернулся. Да, это факт. Но если мы посмотрим на конкретное преломление теоретических, так сказать, воззрений, то мы увидим такие странные тезисы, как «симбиоз Руси и Орды», например, «отрицание ордынского ига и его негативного влияния на Русь», вопреки абсолютно всем археологическим данным, данным письменных источников.
Лев Николаевич грешил и выдумыванием каких-то фактов, совершенно откровенным. Вообще, был человеком достаточно нечистоплотным с научной точки зрения: это и наличие в его работах изданий и страниц изданий, которых не существует, либо на них не существует предполагаемой искомой информации, это и выдумывание каких-то фактов, типа побратимства сына Батыя Сартака и Александра Невского. Он пишет о каком-то татарском отряде, который помогал Александру Невскому на Чудском озере (тоже абсолютно никаких источников об этом нет). И вот таких примеров можно приводить очень много. Т.е., не смотря на свое профессиональное востоковедческое образование, не смотря на свои научные степени, Лев Николаевич оставался таким общим поэтическим мыслителем, но ни в коем случае не объективным мыслителем, историческим исследователем. Он страстно любил тюркские, монгольские народы, что очень сильно влияло на его оценку ситуации. И, конечно, брать за основу какие-то теоретические положения его в практической политике (не в какой-то эмоциональной оценке; не заимствовать у него интересные обороты и яркие термины — вот это пожалуйста), но брать за основу каких-то теоретических построений, мне кажется, ни в коем случае нельзя. Та же самая евразийская идея, что у Гумилева, который ее постарался обосновать в историческом преломлении. Что у него, как я говорила, не получилось, потому что на конкретном материале этого обоснования нет. Есть одни фантазии, что и у его предшественников: у того же Трубецкого или Савицкого.
Идея о том, что различные народы могут существовать в одной семье, не меняя своих обычаев, не подстраиваясь друг под друга, (что есть какая-то туранская Русь, есть некая общность на территории Евразии, как природно-климатической зоны, которые и так достаточно похожи друг на друга, чтобы мирно и замечательно жить без притирания и взаимных договоренностей), о том, что, все-таки, этот обычай мы не будем соблюдать. Это очень красиво на бумаге, но если мы посмотрим на условия быта кочевых народов и условия быта в современной России. Мы не говорим о Древней Руси в данном случае, мы говорим о практическом возможном преломлении идей Гумилева сейчас. Можно ли договориться, не идя на компромиссы, собственно, с народом, который очень далек от вас культурно, с народом, у которого, например, принято стрелять на свадьбах, принято похищать невест, принято, чтобы женщина сидела на своей женской половине и на улицу выходила исключительно с братом, отцом или мужем.
Вне зависимости от того, что было в Древней Руси, сейчас у нас этого нет. Сейчас мы европейская страна с определенной, достаточно прогрессивной системой ценностей. исходить нужно в отношениях между народами, строить свою политику именно на этом. Что есть определенная система ценностей, есть понятие прогресса, освобождения человеческой личности, ее реализации в тех сферах, в которых она может быть полезна обществу. А есть какие-то препоны, которые ставит общество традиционно. И в этом смысле, конечно, как мне представляется, тот же советский интернационализм гораздо перспективнее, чем всяческие евразийские концепции, которые, тем паче, исторического бэкграунда не имеют."
Елена Галкина, историк
